Поиск по творчеству и критике
Cлова начинающиеся на букву "Н"

1. Куприна-Иорданская М. К.: Годы молодости. Часть первая. Глава XXXIV

Входимость: 1. Размер: 22кб.

Часть текста: солнца». — Разговор с Горьким о «Нищих». — Разочарование Горького в Куприне после «Поединка». — Рецензии Куприна на книги Н. Н. Брешко-Брешковского. После утомительного и напряженного последнего месяца работы Александра Ивановича над «Поединком» я решила как можно скорее увезти его на дачу, ему нужно было отдохнуть. Мы наняли дачу в нескольких верстах от станции Сиверская на берегу реки Оредеж. Жизнь в этой населенной местности нельзя было назвать приятной. Мы привыкли летом жить спокойно, своей семьей, с гостившими у нас Любовью Алексеевной и дядей Кокой. Но близость Петербурга и шумная популярность Александра Ивановича расстроили наш обычный летний патриархальный быт. В ближайшее воскресенье мы с утра отправились в дальнюю прогулку на озеро Орликово в двенадцати верстах от Сиверской. В середине дня вернулись домой и застали у себя большое общество приехавших из города знакомых и до крайности взволнованную и растерянную мамашу, которая не знала, чем и как кормить гостей — завтраком, или обедом, или просто дождаться нас. Вскоре мы убедились, что подобные нашествия могут...

2. Марабу

Входимость: 1. Размер: 14кб.

Часть текста: большое темное кафе, спугнул дремавших в первой комнате лакеев и прошел дальше в дверь, из которой несся едкий запах табачного дыма и скверного кофе. Войдя в маленькую, запущенную, плохо освещенную комнату, я сделал шаг и остановился, пораженный. В клубах дыма, за массой пожелтевших мраморных столиков сидели молчаливые странные фигуры и, опустив длинные носы на столы, думали. Согнутые плечи, странные воротники в виде мохнатых пелерин и важный сумрачный вид — все это удивительно напоминало мне ряд таких же птиц с длинными носами, воротниками вокруг длинных голых шей, сидящих с таким же глупо унылым видом — птиц марабу. ― Марабу! — весело и приветливо воскликнул я. Фигуры не пошевелились, но от вешалки отделился темный швейцар, похожий почему-то тоже на подержанного марабу, и сиплым голосом ответил: ― Их нет-с! ― Кого нет? Марабу? — Так точно. Мы всех знаем. А эти не бывают. Мне было беспричинно весело. Я подошел к длинноносому, запыленному старику, спрятавшему согбенные плечи в разбухший воротник пальто, и, хлопнув его по плечу, отчего столбом взвилась пыль, громко закричал ему на ухо: — Марабу! Старик пугливо пошевелился, посмотрел на меня выцветшими глазами и, переведя их на своего соседа, пропищал: — Ходите! Все марабу, кроме швейцара, сидели за шахматами. Некоторые не играли, но, сидя сбоку играющих, тоже сутулились, кивали длинными носами и, не мигая, смотрели на фигурки из желтого и черного дерева, расположенные в странных, непонятных для меня комбинациях. — Марабу, — рассмеялся я. — Ха-ха! Марабу! После Англии, Италии, всего широкого, безграничного света и простора, мне показалась неимоверно странной и дикой, какой-то будто выдуманной — эта темная...

3. Миллионер

Входимость: 1. Размер: 18кб.

Часть текста: водкой и незатейливыми изделиями хозяйской кухни. Стол был накрыт в той из двух маленьких комнат ракитинской квартиры, которая носила громкое название гостиной, в отличие от другой, называвшейся спальней. На первом месте сидел начальник почтовой конторы Шмидт, бледный, толстый, отекший человек, весь как будто бы налитый водою, вялый и равнодушный ко всему в мире, кроме штоса и "дьябелка". По бокам Шмидта и друг против друга помещались: отец дьякон Василий и хозяин дома, маленький энергичный брюнет с темно-желтым лицом и желтыми белками глаз и с хитро подобострастным взглядом. Следующие места занимали: помощник пристава Павлов, бывший казачий офицер, весельчак, запевала и скандалист, и напротив его учитель Мусорин, мрачный мужчина монашеского типа, весь обросший длинными черными волосами и называвший сам себя "апостолом тихого пьянства". Наконец, на самом конце стола приютился Аггей Фомич Малыгин, тоже - почтовый чиновник, всегда по своей робости и скромности занимавший последние места. Аггей Фомич вообще избегал, по возможности, ходить в гости, потому что это налагало на него своего рода обязательство - принимать у себя. Он был самым бедным чиновником во всей конторе, к тому же еще обязанным накормить и одеть жену, старуху тещу и пятерых детей, на содержание которых никогда не хватало двадцатидвухрублевого ежемесячного жалованья. Каждый, устроенный им по необходимости "балок" производил в домашней экономии страшные бреши, требовавшие для своего исправления сверхъестественного сокращения обыденных расходов. Приходилось надолго отказываться всей семье от мяса в борще, от утреннего чая, от лишнего полена дров. Начальство, приезжавшее изредка на ревизии почтовой конторы, всегда недружелюбно косилось на старый мундир Аггея Фомича, позеленевший, расползшийся по швам, ...

4. Куприна-Иорданская М. К.: Годы молодости. Часть первая. Глава XL

Входимость: 1. Размер: 11кб.

Часть текста: Александр Иванович махнул рукой: «Не мешай, сейчас кончим». Я колокол! Я пламя! Я таран! Безбрежен я и грозен, точно море! Я твердый дуб! Я медный истукан! Я барабан в литературном хоре! Я вихрь и град! Я молния и страх! Дрожите ж вы, наперсники тиранов! Я утоплю вас всех в моих стихах! Как в луже горсть презренных тараканов! — Вот видите, я предчувствовал, что мне нужно к вам зайти, — сказал Василевский, прослушав все три пародии. — Это шутка. Александр Иванович не собирается их печатать. — Нет, почему же? — улыбался Куприн. — Сколько дадите? Двести рублей дадите? — За штуку? — спросил Василевский. — Да. Редактор вынул из кармана бумажник, отсчитал шестьсот рублей и положил на стол. — Возьми, Маша, — сказал Александр Иванович, — купишь себе разной хурды-мурды. Так впервые в газете «Понедельник» появились купринские пародии на Бунина, Горького и Скитальца {114} . Бунин при встрече с Куприным молчал. А мне горько выговаривал: «Почтеннейший друг мой, как вы это допустили? Это же свинство». — Не только допустила, но всячески поощряла и делала вид, что очень радуюсь. Только теперь, когда Александр Иванович отомстил вам за вашу остроту, что он дворянин «по матушке», у него отлегло от сердца и он любит вас по-прежнему. Бунин кивнул головой и сказал: «Так, теперь я все понял». * * * Зимой 1906 года Сергеев-Ценский...

5. Кулешов Ф.И.: Творческий путь А. И. Куприна. 1883—1907. Глава III. К новому подъему

Входимость: 1. Размер: 88кб.

Часть текста: о любви, светлых и жизнерадостных по тону и отличающихся искренностью чувств, психологической глубиной, тонкостью и яркостью очерченных в них характеров. Такова, прежде всего, во многом автобиографичная новелла «Леночка», написанная весною 1910 года <2> . Новелла эта, светло-элегичная по настроению, воскрешала два значительнейших и наиболее памятных в жизни героев эпизода, отделенных во времени четвертью века. Тогда — много лет тому назад — кадет Коля Возницын полюбил Леночку Юрлову. Полюбил так, как умеют любить купринские герои,— со всей страстью и пылкостью юного сердца. Герою во всем чудился радостный, пьянящий запах «распускающихся тополевых почек и молодых побегов черной смородины, которыми они пахнут в ясные, но мокрые весенние вечера, после мгновенного дождя, когда небо и лужи пылают от зари и в воздухе гудят майские жуки» (V, 200). Девушка, зажегшая в Возницыне это непонятное и всесильное чувство, переполнившее его сердце, не была романтической красавицей. Даже напротив: Леночка выглядела внешне некрасивой. И вовсе не за внешность герой новеллы так полюбил ее. В Леночке «было нечто более прекрасное, чем красота, тот розовый сияющий расцвет первоначального девичества, который, бог знает как им чудом, приходит внезапно и в какие-нибудь недели вдруг превращает вчерашнюю неуклюжую, как подрастающий дог, больше рукую, больше ногую девчонку в очаровательную девушку» (V, 199). Тот год любовного томления был для юного кадета годом мечтаний, буйных, радостных, но и горестных, ибо Леночка не столько любила его, сколько на короткое время увлеклась им, уступив напору его чувств. Счастье не состоялось, но они навсегда сохранили в чистоте и яркости эти первые впечатления жизни — «дорогие, мучительно нежные, обвеянные такой поэтической грустью» (V, 193). Четверть века...