Поиск по творчеству и критике
Cлово "PARIS"
Входимость: 3. Размер: 11кб.
Входимость: 2. Размер: 2кб.
Входимость: 2. Размер: 3кб.
Входимость: 1. Размер: 4кб.
Входимость: 1. Размер: 25кб.
Входимость: 1. Размер: 20кб.
Входимость: 1. Размер: 4кб.
Входимость: 1. Размер: 3кб.
Входимость: 1. Размер: 22кб.
Входимость: 1. Размер: 11кб.
Входимость: 1. Размер: 27кб.
Входимость: 1. Размер: 3кб.
Входимость: 1. Размер: 17кб.
Входимость: 1. Размер: 2кб.
Входимость: 1. Размер: 22кб.
Входимость: 1. Размер: 2кб.
Входимость: 1. Размер: 19кб.
Входимость: 1. Размер: 5кб.
Входимость: 1. Размер: 19кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 3. Размер: 11кб.
Часть текста: и моет посуду… Ужаснее всего, что живем в кредит, то есть постоянно должны в бакалейную, молочную, мясную, булочную лавки; о зиме думаем с содроганием: повиснет новый груз — долги за уголь. А французские лавочники — не русские: их ни словами, ни слезами, ни лестью не проймешь. Вот и крутимся до первых случайных денег, затыкая чем попало дыры в нашем ветхом корабле. Ничего я не написал за эти три года, кроме газетных статей, которым грош цена. О прекрасном и не заикался: ни думать о нем некогда, ни печатать негде. Пробовал делать сценарий для кинема — неудача. Не по мне дело. Как живем? Как и все русские эмигранты (кроме спекулянтов и банкиров) — чудом, воздухом… Лучше жилось в Гельсингфорсе. Там газетная работа была — по новизне — легка, оплачивалась недурно. Но газеты оскудели. Пришлось ехать в Париж. Там попервоначалу опять было так себе, но „Общее дело“ тоже начало болеть худосочием. Ныне прекратилось, оставшись мне должным тысячи две франков. Пробовал писать в газетишки мелких государств за самую мизерную плату: печатают, но не платят. Эмигрант сплошь — трусишка, эгоист, рвач, завистливый нищий. Да и все в этом духе. Это я пишу тебе вовсе не для того, чтобы увильнуть от твоего желания приехать в Париж. Несомненно, ты нашла б у нас и кое-какой кров, и самый скромный стол. Но места здесь ты никогда б и ни за что не получила. Офицеры генштаба служат в типографии наборщиками. Полковники носят кирпичи и разбирают колючую проволоку. Женщинам деваться некуда: хорошенькая умная дама, знающая фр., нем., англ. языки, имеющая Ундервуд и в совершенстве пишущая на нем, не может достать работы. Всякие русские канцелярии лопнули — людей туда уже никогда не потребуется более. Правда, есть женщины, шьющие и вяжущие на большие магазины. Но там платят чудовищно...
Входимость: 2. Размер: 2кб.
Часть текста: Куприн А. И. - Бухову А. С., без даты Дорогой Аркадий Сергеевич Я послал Вам письмо, где предлагал посылать Вам беллетристику по Вашей (крайне низкой) расценке, а для статей о Париже рекомендовал Вам И. Я. Павловского 1 . При том деле послал Вам томик статей Павловского о Париже. Теперь центр моего письма к Вам - чтобы Вы прислали мне поскорее этот томик обратно. Павловский очень болен, вера его в мою рекомендацию потухла. А экземпляр - единственный . Очень прошу… А то мне неловко. А. Куприн 1 bis B d Montmorency Paris (ХVI) [ приписка на полях А. И. Куприна ] Или на адрес И. Я. Павловского: 7, rue Gounod. Paris [ приписка на полях А. С. Бухова ] Книга послана 25/III. Примечания [ 1 ] Исаак Яковлевич Павловский (1852 - 1924), до революции парижский корреспондент газеты "Новое время".
Входимость: 2. Размер: 3кб.
Часть текста: Куприн А. И. - Лазаревскому Б. А., 1920 г. [1920] 1, rue Jacques Offenbach 1 Passy Paris (16) 16-25 Passy Дорогой Борис Александрович, Если ты телеграфируешь за день-два, то я попрошу кого-нибудь приискать тебе недорогую комнату с пансионом 2 [cам я не выхожу: грипп] 3 . Самое лучшее, если ты известишь Илью Василевского 4 , чтоб он тебя встретил на Лионском вокзале. Он очень тебя любит и помнит и благодарит, ты его провожал с юга России. Егоадрес: Elias Wassilevsky 3, rue des Eaux Paris 16. Это тоже в Passy 5 , недалеко от меня (недалеко, конечно, по-парижски). Очень рад буду тебя увидеть. Твой А. Куприн. Не могу не упредить тебя, что жизнь здесь дорога, трудна, а люди жестокие эгоисты и шарлатаны (говорю про русских). А. К. Примечания 1. Квартиры Буниных и Куприных располагались рядом: на одном этаже в одном и том же доме. 2. Лазаревский приехал в Париж в 1921 году. 3. Куприн в переписке пользовался преимущественно квадратными скобками. 4. Василевский Илья Маркович (Не-Буква,1883 — 1938) — фельетонист, критик, издатель. Переехал в Париж из Константинополя в 1920 году, где издавал «Свободные мысли», в конце 1921 года оказался в Берлине, участвовал в газете «Накануне». В 1923 году вернулся в Россию, где занялся критикой эмигрантской литературы. Был репрессирован. Реабилитирован посмертно. 5. Район Парижа, где проживало много русских эмигрантов.
Входимость: 1. Размер: 4кб.
Часть текста: Б. А., июль 1922 г. Открытка. Адрес: Milesovska ul. Vinogrady. IX, Praha Schehoslowakia [Июль 1922] Дорогой Боб! От Мая 1 — ни звука. Согласен с Тобою, что можно и 5%, но общей пользы ради, почему не попробовать 71/ sub 2 /sub %? Не исходя от мысли: «Он просит больше меня», а от соображения: «Он верно делает, что повышает гонорары». Неужели «Venkow» 2 что-нибудь мое уже схряпал? Гаринские 3 условия, конечно, хуже 5%. Увидишь Аничкова 4 , скажи ему 1) мой любовный привет. 2) досадно, что никак не мог с ним увидеться в Париже (я сидел без штанов, а он чинился). 3) очень я был бы лестен прочитать его мою биографию, но не знаю, где достать, да и денег нет купить 5 . Твоя Мажена 6 — прелесть. Целуй ей от меня ручку и пришли мне ее фотографию. Неужели Ты так-таки ни у кого не спросил — купят ли моего «Д<он> Карлоса» 7 на русском или нет? На чешский его невозможно перевести окончательно. Эх, только русский поддается изумительной шиллеровской краткости и силе. Твой Куприн. Новый адрес мой. 1 bis, Brd Montmorency. Paris (XVI). Приписка сбоку: Да, послушай, прилагай каждый раз адрес, а то подумаешь, что ты <1 сл. нрзб.>, пишуща — в пространство! Примечания 1. Имеются в виду переговоры Куприна с издательством Nakladatelskбe družstvo Mбaje. 2.«Венков» — вероятнее всего, владелец издательства. 3. Фамилия...
Входимость: 1. Размер: 25кб.
Часть текста: XXX МРАЧНЫЕ ГОДЫ В 1930 году в Париж приезжал представитель Советского Союза с целью выяснить настроения некоторых эмигрантских писателей и художников и поговорить с ними о возможном возвращении на родину. Я знаю, что он приходил к отцу, а также к Бунину и к некоторым другим писателям. Но переговоры не привели ни к какому решению. Позже у Александра Ивановича осталось от этого визита смутное чувство, что, может быть, была упущена последняя возможность вернуться на родную землю. Куприн делается все равнодушнее к эмиграции и ее политике. Он совсем перестает сотрудничать в эмигрантских газетах. «Последние новости» он называет «Последними пакостями». Когда к нему приходят какие-нибудь люди, разговор быстро начинает его раздражать, и он уходит и запирается в своем кабинете. Круг друзей и знакомых значительно сужается. Александр Иванович почти больше нигде не показывается. Письма его принимают сугубо бытовой характер. Сидя рядом с портретом Л. Толстого, с которым он никогда не расстается, он сам себе читает Пушкина или Толстого наизусть, так как зрение у него делается все хуже. Меня всегда удивляла его блестящая память обо всем, что он любил, и способность стирать, как резинкой, в памяти то, о чем он не хотел думать. Его слова в очерке «Родина» страшны своей безнадежностью: «И вся молчаливая тупая скорбь в том, что уже не плачешь во сне и не...
Входимость: 1. Размер: 20кб.
Часть текста: укреплена на стенном подвижном кронштейне электрическая лампочка с боковым рефлектором. Я зажег ее и стал долго и пристально всматриваться в это лицо, в котором так странно и противоречиво совмещены крайняя расовая типичность с необыкновенно резко выраженной индивидуальностью. Я и раньше много раз видал мимоходом этот портрет в окнах эстампных магазинов, и каждый раз он оставлял во мне на некоторое время летучее, смутное, почти бессознательное чувство раздражения и неловкости, какое бывает у каждого, кто на людной улице увидел на мгновение, машинально, что-нибудь отталкивающее и тотчас же позабыл о нем, но через несколько секунд нашел внутри себя беспричинный осадок недовольства и спрашивает свою память: «Что это со мною только что случилось? Откуда во мне эта беспокойная тревога? Ах, да! Портрет!» Но в ту ночь у меня было много времени. Я глядел неотрывно в это лицо, стараясь вникнуть, как бы войти в него и представить себе: ЧТО может думать и ощущать этот человек? Широкий, нависший лоб с выдвинутым вперед верхом и над ним путаное, высоко вздыбленное руно, глаза из-под стекол злобно скошены; брови сатанически вздернуты кверху, и между ними из глубокой впадины решительной прямой и высокой чертой выступает нос, который на самом конце загибается резким крючком, как клювы птиц-стервятников; ноздри расширены, круто вырезаны и открыты; энергичные губы так плотно сжаты, что под ними угадываешь стиснутые челюсти и напряженные скулы; широкий, сильный, но не длинный подбородок; острая тонкая бородка дополняет мефистофельский характер лица. Но самое главное — это какое-то трудноописуемое выражение в рисунке верхней губы и в складках, идущих от носа вниз к углам губ. Невольно...
Входимость: 1. Размер: 4кб.
Часть текста: Куприн А. И. - Гущику В. Е., без даты Дорогой Владимир Ефимович! Не знаю и не догадываюсь, что делает ся с моими письмами. Я не только отвечал на каждое Ваше письмо - простыми и заказными, но послал Вам даже однаж ды пару парижских куколок, матерчатых: блондинку и негритянку. Ваши же пись ма я получаю исправно. Это что-то зага дочное и похоже на объяснение крокоди ла содержателем зверинца: "От головы до хвоста имеет тринадцать фут, от хво ста до головы двенадцать с половиною". Мы живем тускло и, кажется, скоро положим зубы на полку. Работы по моей малярной части становится все меньше и меньше: пропасть съехалось художников русских со всех концов Европы. У меня падает дух и кисть не слушается. Не мо гу - ни стоять в очередях, ни вырывать кусок добычи в грызне. А попасть в нуж ду в la belle ville de Paris [1] - значит по гибнуть наглой смертью. Нет дня, чтобы я не вспоминал о Гатчине. Зачем уехал! Лучше голодать и холодать дома, чем жить из милости у соседа под лавкой. Меня очень интересует судьба худож ника Щербова [2] . Хорошо бы было послать ему корзиночку чего-нибудь съестного и табачку. Да как это сделать? Если даже письма не доходят. <...> Ваш сердечно Байбуров [ 3 ] Примечания [1] - прекрасном городе Париже (франц.). [2] - П. Е. Щербов - художник-карикатурист, приятель Куприна по Гатчине. [3] - Так Куприн подписался из-за опасе ния, что его письма перехватываются.
Входимость: 1. Размер: 3кб.
Часть текста: О. А. - Куприну А. И., 15/28 марта 1922 г. Очень тронута памятью и благодарю сердечно за книгу вашу (мою любимую!) с чудными надписьми на французском языке. Я сразу отдала её одному здешнему двоюродному брату — с военною душой — прочитать, и с интересом жду его мнение. Конечно, я ему сказала, что это не офицерство последних годов, чтобы он не пришёл в ужас… Я лично не люблю читать по-французски, и никогда не читаю французские книги, только английские. Я люблю очень книги Hall Caine’a, не люблю Dickens — не знаю почему, но мне делается не по себе и неуютно читая Dickens’a и Thackery — тоже… Вы ещё мне не ответили, сколько лет Аксинье и родилась ли она в Гатчине? Мой старший сын меня тронул своими словами на днях. Пришла из церкви моя девушка «Маша» (урожденка села Рождествено около Сиверской) в новом платье — приобщалась. Тихон посмотрел на неё и объявил: «Какая ты некрасивая сегодня Авака (так они её зовут)». Я спросила его, чем моё платье лучше авакина, на что получила такой ответ: «Твои рукава красивее — и даже если ты надела авакина некрасивое платье, ты была бы красивая, потому что это была бы всё-таки ты!»… Так мило и трогательно, что дети всегда думают, что те, которых они любят, красивые. Ну, всего...
Входимость: 1. Размер: 22кб.
Часть текста: поросшие легким мхом, точно бронза патиной. Но издали, сквозь прозрачную, подвижную зе- лень деревьев, волнистые линии их торсов, бедер и ног, окаменевшие в жеманных, целомудренно-бесстыдных, мило-условных позах, говорили простодушно о золотой прелестной сказке человеческой юности. В такие дни охотно дремлется; сидишь, ни о чем не думаешь, ни о чем не вспоминаешь, и мимо тебя, как в волшебном тумане, плывут деревья, люди, образы, звуки и запахи. И как-то странно, лениво и бесцельно обострено воображение. Эти едва ли передаваемые ощущения испытывают люди, сильно помятые жизнью, в возрасте так приблизительно после сорока пяти лет. Вот уже который раз проходит мимо меня дама с лицом фаршированной щуки. Бледно-голубые глаза. Белые ресницы. Нос и зубастые челюсти угрожающе выдвинуты вперед. Иногда она присаживается на скамейку. Опять встает и нервно ходит взад и вперед, топчась почти на одном месте. Косит глаза на маленькие часики, прикрепленные у ней под подбородком. Опять садится. Щеки краснеют пятнами. И уже заранее я знаю, что ом не придет сегодня. Идет отставной генерал, основательно выкрашенный в черно-фиолетовую краску. Ноги у него подагрические, негнущиеся. Идет он только в силу инерции, и мне кажется, что, однажды разбежавшись, он никак не может остановиться, пока не уткнется животом в какое-нибудь неподвижное препятствие. Но он не торопится. В руках у него длинная плоская коробка, аккуратно завернутая в глянцевитую бумагу и перевязанная розовой лентой. Конечно, конфеты из хорошей кондитерской. «Кого ты поджидаешь, жгучий брюнет? Сколько ей лет? Не четырнадцать ли? И какое ты сделаешь лицо при встрече? И, должно быть, какая славная, чистенькая, уютная старушка твоя шестидесятилетняя жена». Два деловитых, но сильно потертых франта. Это игроки малой биржи, от Доминика, из Empire или Cafe de Paris. Очевидно, оба вралишки. У них живой,...
Входимость: 1. Размер: 11кб.
Часть текста: хотите? Странно… Впрочем, как хотите… Я мог бы, пожалуй, и немцев… Мне все равно, какая ориентация. Не надо? Гм… удивительные люди… Сами не желают сделать газету интересной и живой… А может быть, дядю Сэма? А? Его ушли. Весьма вежливо. Но меня не оставляет язвительная мысль: очень вероятно, что этот добродушный черный великан совсем не одинок. Что если их наберется пять-шесть? Или целый десяток? Или — почем знать — не является ли он невольным, но типичным делегатом той веской части публики, которая смотрит на газету как на своего рода бойню, мясную лавку, контору наемных убийц, школу тореадоров, густопсовую псарню? «Люблю я читать такую-то газету. Здорово она всех прохватывает!» В назидание этим великанам надо сделать маленькое объяснение. Мы никогда не переставали уважать каждую народность, за которой стоит история, культура и творчество. К английскому народу мы всегда относились и впредь будем относиться с искренним почтением. Но разве это непреложное чувство может нас заставить молчать, если мы видим, что славная нация повернула на ложный путь двойственной, зыбкой и гибельной политики? * * * Мы преклоняемся перед громадным государственным умом ее руководителей, опытных машинистов правительственной машины. Но если машинист временно подвержен дальтонизму, этой странной болезни, при которой больной не...