Вступительная статья |
Глава XXIX
Знакомство с Е. Ф. Джевецким. — Письмо С. М. Ростовцевой из Петербурга. — Возвращение в Петербург. — Комната Куприна на Казанской улице.
В Севастополе во время осмотра великолепного здания Севастопольской биологической станции к нам подошел директор этой станции Евгений Феликсович Джевецкий, с которым Куприн познакомился еще в Одессе.
В бассейне, где в проточной морской воде плавали акулы, морские петухи, скаты, Александр Иванович хотел схватить за хвост проплывающего мимо нас электрического ската. Удержал его от этой опасной затеи Джевецкий.
Евгений Феликсович был молод, красив и самоуверен. И хотя Куприн и Джевецкий по характеру были совершенно разными, они сразу подружились.
Несколько раз Джевецкий приезжал к нам в Балаклаву. Однажды поздним вечером мы вышли от нас проводить его до гостиницы «Гранд-Отель», где нередко останавливались в верхнем этаже молодые морские офицеры из Севастополя с дамами.
По дороге к нам присоединился Вася Регинин со своим приятелем.
— Посидим немного на поплавке, — предложил Александр Иванович, когда мы подошли к гостинице.
Мы перешли через мостик и сели на скамейку. Ночь была темная. Ни в одной комнате трехэтажной гостиницы не горел свет. И кругом было так тихо и так красиво, что мы разговаривали полушепотом.
И вдруг в верхнем этаже гостиницы распахнулось окно и в комнате зажегся яркий электрический свет. Луч упал на поверхность воды длинной яркой полосой на небольшом расстоянии от нас. Мы посмотрели наверх.
В окне появилась молодая женщина в очень легком костюме, точнее говоря, костюм ее просто отсутствовал. Она села на подоконник и, глядя на горы и бухту, мечтательно произнесла:
— Борис Сергеевич, ком-себо! (как красиво!)
Мы не выдержали и разразились хохотом.
— Борис Сергеевич, ком-себо! — крикнул Вася Регинин.
— Борис Сергеевич, ком-себо! — подхватил Александр Иванович.
Женщина, сидевшая на подоконнике, так растерялась, что не догадывалась ни уйти от окна, ни загасить свет, пока, наконец, не раздался злой мужской голос из глубины комнаты:
— Черт возьми, да закройте же жалюзи, Элен…
Мы хохотали.
— Ну теперь Борис Сергеевич эту дурочку возненавидит, — сказал Куприн.
На другой день, проходя мимо гостиницы, мы заметили, что у входа на поплавок к калитке приделан замок. Александр Иванович вынул калитку из пазов и бросил в море.
К этому времени Александр Иванович уже был знаком с несколькими рыбаками; впоследствии он рассказал о них в повести «Листригоны», которую начал писать в 1907 году и закончил в 1911 году.
Познакомился Куприн с Колей Констанди, Юрой Капитанаки, Юрой Паратино и другими, купил в Балаклаве сеть и мережки, вошел в пай с рыбачьей артелью, что давало ему право выезжать в море на катере Капитанаки, и начались увлекательные поездки на рыбную ловлю.
его ладонях была сорвана.
Кончался октябрь, когда я получила из Петербурга от моей подруги С. М. Ростовцевой письмо. Вот что писала Соня:
«Дорогая Мусенька! Только на днях видела Варвару и беседовала с ней о Вас… она находит, что Вам надлежит разводиться… Мне кажется, что она к Вам относится хорошо… говорит, что Федор Дмитриевич на Вашей стороне вполне и считает развод необходимым… что Михайловский Вас очень любил и желал Вам лишь добра… все ругают Александра Ивановича… один Миролюбов говорит о любви и прощении…»
То, что она сообщала, подействовало на меня как удар грома из ясного неба.
— Саша, мы с тобой беззаботно живем здесь и совсем не подозреваем, как сейчас о нас судят и рядят в литературных и светских салонах. Спорят о том, будем ли мы разводиться или возможно примирение.
— Словом, Саша, история в Малых Изерах получила скандальную огласку. Появиться нам теперь вместе в Петербурге невозможно.
Была уже глубокая осень. Из редакции я получила телеграмму, требовавшую моего возвращения. В тот же вечер, наскоро собравшись, я с Лидочкой и няней уехала. Куприн остался в Балаклаве работать над «Поединком».
Но долго жить без семьи он не мог и скоро вернулся в Петербург. Маныч снял для Александра Ивановича комнату на Казанской улице, недалеко от Невского.
Комната была большая, светлая, с двумя окнами, выходившими на открытый чистый двор, и «комфортабельной» обстановкой: кровать за высокой ширмой, платяной шкаф, диван с двумя мягкими бархатными креслами. Между окнами стоял письменный стол, а рядом в углу — белая гипсовая фигура девушки с корзиной цветов. Она служила Александру Ивановичу вешалкой для мелких вещей его туалета. Шляпу он вешал на голову, шарф надевал на шею, перчатки бросал в корзину. Его примеру следовали и посетители.
Комната нравилась и Александру Ивановичу и мне — «его двоюродной замужней сестре».
— Здесь мне будет спокойно и хорошо работать, — говорил Куприн, потирая руки.
Но этим радужным надеждам не сразу суждено было осуществиться. Вначале ежедневные встречи с завсегдатаями «Капернаума», а потом, когда стало известно, что Куприн поселился на Казанской улице и ведет холостой образ жизни, — ему не было покоя от друзей, которые очень мешали ему работать.
О нашем примирении в Балаклаве знали только немногие мои друзья. Для остальных — мы были в ссоре. Поэтому Александр Иванович приходил домой вечером. Поднявшись по черной лестнице, он шел через кухню и коридор в мою комнату, чтобы не встретиться с моими знакомыми, которые могли в столовой пить чай или после театра ужинать.
Утром после завтрака он уходил на Казанскую.
Когда Александр Иванович закончил девятую главу — бал в офицерском собрании — и гостил дома, мы тоже устроили бал. Вася исполнял на пианино вальсы, кадрили и мазурки с необыкновенным чувством, я танцевала то с критиком П. М. Пильским, то с художником Троянским, оба — бывшие офицеры, а Александр Иванович замечательно дирижировал, каждый раз придумывая новые фигуры. Особенно хорошо изображал он поручика Бобетинского, который носился по залу, весь наклонившись вперед «в позе летящего архангела».
«Знание» прекрасную вещь.
Словом, из других источников Александру Ивановичу стало известно, что «Поединок» Горькому понравился, но сам Алексей Максимович ему не писал.
Вступительная статья |