Вступительная статья |
Глава VII
Свадьба. — Два венца. — Квартира у столяра. — Рассказы А. И. Куприна о киевской жизни. — Дог. — Сотрудничество в киевских газетах. — Шутливые заметки — «светская хроника». — Гонорар — голубой корсет.
Время до свадьбы проходило стремительно быстро, наполненное утомительной и ненужной суетой. Александр Иванович приходил только к обеду. Днем он был в «Журнале для всех», а вечером нельзя было ни о чем серьезно поговорить — ежеминутно нас прерывала моя тетушка, то спрашивавшая Александра Ивановича, исполнил ли он ее поручения, то награждая его новыми.
— Вот если бы вы не спешили со свадьбой, — говорила она при этом, — все было бы не торопясь сделано к осени.
Наконец третьего февраля настал день свадьбы.
Венчание было назначено на час дня. К двенадцати часам я была уже причесана и одета в подвенечное платье. Парикмахер приколол мне фату и венок.
В столовой собрались только те, кто должны были провожать меня в церковь: посаженая мать — Ольга Францевна Мамина, посаженый отец — Николай Константинович Михайловский и четыре шафера: Н. И. Туган-Барановский, А. Г. Мягков и два сына Н. К. Михайловского — Николай и Марк.
И хотя по ритуалу Александр Иванович должен был встретиться со мной только в церкви, он был тоже в столовой, когда я вошла поздороваться.
Мне сразу бросился в глаза растерянный вид всех собравшихся. У тети Оли на глазах были слезы. При моем появлении она спешно закрыла большую белую коробку.
Я почувствовала беспокойство, поцеловалась с ней и спросила: «Что у тебя в коробке?»
Она молчала. Ответил Александр Иванович:
— Ольга Францевна не знала, что тетя Вера уже позаботилась о подвенечных цветах и привезла еще одну коробку… Что ж, Маша, — сказал Александр Иванович, — быть тебе два раза замужем. Такая примета. А в приметы я верю.
По настоянию моей матери приглашений разослано было много, а явилось в церковь еще больше, когда стало известно, что венчать будет Григорий Петров. Все ждали, что по окончании венчания он выступит с проповедью. Но, сняв у алтаря ризу, он подошел к нам и, крепко пожав руку мне и Александру Ивановичу, сказал: «Будьте счастливы». Присутствовавшие в церкви были разочарованы.
В примыкавшем к церкви большом белом зале, где на стенах в парадных формах красовались цари, происходило поздравление.
— Скоро эта кукольная комедия кончится, — наклонясь ко мне, шепнул Александр Иванович. — Вас уже все дамы и бородатые, лысые, бритые мужчины перецеловали или не все?
Александр Иванович знал только очень немногих. Натянуто улыбаясь, он произносил общепринятые любезные слова, а сам с нетерпением ждал конца церемонии.
Однако кукольная комедия продолжалась долго. В зале был сервирован стол. Гостям предлагали шампанское, фрукты, конфеты, торты — словом, все, что полагается во время дневного приема. Пожилые гости скоро уехали. Оставалась молодежь и те, кто себя к ней причислял. Разбиваясь на группы, они весело болтали, что очень задерживало дома обед.
Тетя Вера была москвичка, и все московские обычаи были для нее святы. Поэтому ее нельзя было убедить в том, что никакого торжественного свадебного обеда не должно быть, когда моя мать больна и присутствовать на нем не может. Все равно тетушка настояла на своем.
В церкви нас задержала веселившаяся молодежь, и мы приехали домой с значительным опозданием.
Закуска была почти съедена, а гости очень веселы. Не обошлось и без скандала.
Случайно он оказался за столом с близкой приятельницей Александры Аркадьевны А. Я. Малкиной — издательницей журнала «Юный читатель». Они друг друга недолюбливали: Богдановичу не нравилась слишком крупная материальная поддержка, которую оказывала Александра Аркадьевна этому журналу. И Малкина это знала. Между ними началась пикировка, которая перешла в ссору
— Скоро прекратятся пособия! У меня этого не будет! Я этого не допущу! — кричал Богданович, имея в виду тяжелое состояние Александры Аркадьевны, которая лежала за две комнаты от столовой.
У Малкиной началась истерика.
И только вмешательство Н. К. Михайловского прекратило этот скандал.
Татьяна Александровна, жена А. И. Богдановича, увезла Ангела Ивановича домой, и только теперь присутствующие обратили внимание на нас и продолжали пить уже за наше здоровье.
Шутливо-назидательную речь, обращенную главным образом к Александру Ивановичу, произнес Д. Н. Мамин-Сибиряк.
Обед затянулся до десяти вечера, когда мне и Александру Ивановичу наконец можно было отправиться к себе домой.
Александр Иванович нанял небольшую комнату у столяра, недалеко от квартиры моей матери, чтобы всегда я была близко от своего родного дома. Наш хозяин — одинокий старик лет шестидесяти — днем был занят в какой-то мастерской, а в свободное время работал на себя. Он был краснодеревец, любил свое дело и дома ремонтировал различную старинную мелкую мебель красного дерева, а на заказ делал шкатулки, рамки, киоты. Проходить в нашу комнату надо было через его помещение.
Старик приветливо встретил нас и тотчас же предложил поставить самоварчик.
— Небось притомились. Свадьба — дело нелегкое… Покушайте чайку, — добродушно сказал он.
— А правда, Машенька, стыдно признаться, — я зверски голоден. А ты как?
— Из-за этой глупой ссоры я за обедом есть не могла. А в церкви, — ты же знаешь, — было только шампанское и фрукты.
— Сейчас сбегаю в магазин на углу и принесу чего-нибудь поесть.
Вернулся Александр Иванович с хлебом, сыром, колбасой и бутылкой крымского вина. Но чая у нас, конечно, не было, и пришлось на заварку занять у хозяина. Александр Иванович взял гитару и запел:
— Правда, Машенька, хороший романс? Тебе нравится? Жалко, я не догадался вставить его в мой старый рассказ «Кэт». Он был бы там как раз у места.
Утром после чая Куприн садился читать и править рукописи для «Журнала для всех», а я уходила к матери и проводила в моей семье весь день. К шести часам из редакции приходил Александр Иванович, мы обедали, а после обеда возвращались к себе домой, и вечер был уже наш.
Только теперь мы могли говорить без помехи, ближе подойти друг к другу. И здесь, в нашей маленькой комнате в квартире столяра, Александр Иванович впервые начал делиться со мной своими творческими замыслами и говорить о себе, своих прошлых скитаниях и о том, что близко его затрагивало и волновало.
— маленькая собачка неизвестной породы, с гладкой белой шерстью и черными глазами. Она поднималась на задние лапки, тыкалась мне мордочкой в колено и, тихонько повизгивая, просила взять ее на руки.
— Приблудная она у меня, — объяснял хозяин. — Ишь ты, хитрюга, куда забралась. Ступай домой, — сделав сердитое лицо, прикрикивал на нее столяр.
Но Белочка только повиливала хвостиком и не сходила с моих колен.
— Я люблю собак и умею с ними обращаться, — сказал мне как-то Александр Иванович, поглаживая Белочку.
— Когда-нибудь ты обращала внимание, Машенька, как смеются собаки?
— видны зубы, десны и влажный розовый язык.
Большие добрые собаки часто бывают лучше людей. Как весело, умело и осторожно они играют с детьми! Собаки чувствуют, когда человек любит их и безбоязненно подходит к ним. И не было еще примера, чтобы я, если собака мне нравилась, с ней не подружился. За всю жизнь неудача постигла меня только с одной собакой. Хочешь, об этом редком случае я расскажу тебе?
Это было в Киеве. Я возвращался домой поздно вечером. На площадке лестницы у квартиры, в которой я нанимал комнату, лежала большая собака. В темноте я не рассмотрел, какой она породы. Когда я открыл дверь, она быстро, впереди меня, прошмыгнула в коридор, а потом за мной протиснулась и в комнату. Я зажег свечу и увидел, что это был громадный серый дог. Догов я вообще люблю меньше других собак. Они глупы, злы и непривязчивы. И вот, не успел я зажечь свечу и как следует осмотреться, как дог вспрыгнул на мою кровать и улегся прямо на подушке. В комнате не было дивана, а из мягкой мебели — только одно старое кресло с изодранной обивкой, из которой вылезало мочало. Я отодвинул его в угол и словами и жестами стал приглашать дога перейти с кровати на кресло. Но лишь только я приближался к собаке, она издавала зловещее утробное рычание. Глаза ее горели фосфорическим огнем. Казалось, в образе дога злой дух проник в мою комнату. Мне стало жутко. Я предлагал собаке остаток колбасы, хлеба, налил в тарелку воды — все было напрасно. Она не двигалась с места. Пришлось расстелить на полу мое единственное пальто — под голову подложить было нечего: пес спал на кровати на моей подушке, — и так провести всю ночь. Я задолжал хозяйке, и она мою комнату не топила; накрыться мне было нечем, и к утру я страшно промерз. Но утром, как только я открыл дверь, дог выбежал в коридор, оттуда на лестницу и скрылся. К счастью, я его больше не видел.
Это была единственная собака, которой я боялся и о которой вспоминаю неприязненно. Наверно, она сразу почуяла, что я ее испугался, и в этом-то заключалась причина моей неудачи. Собака никогда не бросится на человека, который ее не боится, и всегда кинется на труса, который будет перед ней заискивать.
Особенно разнообразна и богата впечатлениями была жизнь Александра Ивановича в Киеве, о которой он по вечерам вспоминал.
— Выйдя в запас
Неожиданно наступили дни жестокого безденежья. Я с трудом перебивался с хлеба на квас. Газета, в которой я работал, перестала платить мне за фельетоны (полторы копейки за строку), и только изредка удавалось выпросить у бухгалтера в счет гонорара рубль, а в лучшем случае три рубля. Я задолжал хозяйке за комнату, и она грозила «выбросить мои вещи на улицу». Пришлось подумать о том, чтобы временно перебраться на жительство в ночлежку и, так как наступало лето, заняться не литературным, а честным трудом грузчика на пристани. С газетой я все же не порывал и в отдел «Из городских происшествий» давал заметки следующего содержания:
«Вчера на Крещатике прекрасная породистая собака господина Н. попала под колеса конки и, раздавленная, кричала нечеловеческим ».
Сотрудничал я также в отделе светской хроники (имелась в газете и таковая), где сообщал:
«На первом представлении пьесы известного драматурга X. мы любовались роскошными туалетами дам. Нельзя не отметить о азар парми[3] присутствующих туалеты госпожи Н. Н. — зеленое бархатное платье гри де перль и розовое платье мов с роскошной отделкой из брюссельских кружев валансьен».
Заметки эти я писал с удовольствием. Они доставляли мне бесплатное развлечение, и, что было самое удивительное, никто — ни редактор, ни читатели — не замечали явного издевательства над их невежеством и глупостью.
«вывернуть шубу» — объявить себя несостоятельным — и прикрыть магазин, а заодно и газету. Я поспешил в редакцию, — слух оказался справедливым.
— Знаете, что я вам посоветую, — сказал секретарь, молодой человек, покровительствовавший мне с тех пор, как я выступал в цирке в качестве борца легкого веса, — обратитесь к Петру Ивановичу, нашему бухгалтеру, и скажите ему, что вы согласны получить гонорар товаром. Намекните при этом, что вам известно кое-что из коммерческих махинаций хозяина. Он, наверное, не замедлит исполнить вашу просьбу.
Я последовал этому мудрому совету и вскоре с чеком — тринадцать рублей пятьдесят копеек — оказался в лавке. Очень вежливый приказчик взамен чека начал предлагать мне несколько пар подтяжек, безобразные пестрые галстуки из бумажной материи, теплые набрюшники и, наконец, дамские бюстгальтеры, красноречиво расхваливая их. Тут я окончательно растерялся.
— Вот, господин, — вдруг радостно воскликнул приказчик, — это, наверно, вам подойдет и стоит ровно тринадцать рублей пятьдесят копеек.
— Вот, это вы будете иметь вещь, — с довольным видом заявил приказчик. — Это чудная вещь. Если она вам не понадобится, вы всегда можете подарить ее знакомой барышне или продать.
И так он мне надоел своей болтовней и так стало мне все противно и нудно, что я согласился взять корсет.
По дороге домой я обдумывал, как же реализовать этот необычный гонорар, который я нес под мышкой в длинной коробке. Не мог же я сам пойти на рынок продавать нарядный дамский корсет. Каждый заподозрит меня в том, что я украл его у жены или, еще хуже, у любовницы. Попросить хозяйку, но она, ни слова не говоря о цене, задержит его у себя в счет квартирной платы, а меня будет продолжать числить своим должником. Дома я сунул коробку под подушку и стал проверять свою свободную наличность. Оказалось около рубля мелочью. «Пойду в цирк», — решил я. Мой приятель клоун Том давно просит написать для него несколько новых злободневных реприз. Его старые репризы выдохлись и всем надоели. Несколько рублей заработаю, да и в буфете можно позавтракать.
В это время в дверь постучали, и в комнату вошла Даша со свертком в руках.
— Принесла ваше белье, Александр Иванович. Извините, что задержала. В соседнюю квартиру позвали мыть полы, да еще у одной барыни два дня стирала поденно.
ее доверие. В душе я проклинал свое постоянное безденежье, свое неумение заставить самодовольных, надутых, часто даже малограмотных провинциальных издателей считаться со мной. Стараясь не смотреть на Дашу, я, запинаясь, произнес:
— Мне наверное обещали… Сказали, что непременно сегодня уплатят и не заплатили.
Даша покорно вздохнула. «Попрошу ее продать корсет», — мелькнула у меня мысль. Я вынул из-под подушки корсет и, показывая его Даше, сказал:
— Если вы согласитесь продать его на рынке, то, может быть, получите деньги, которые я должен вам за стирку.
Даша не была красивой девушкой, но у нее была высокая гибкая фигура, густые светлые волосы и ясные голубые глаза. Портил ее болезненный цвет лица, бледные губы и всегда усталое выражение. Она жила в большой нужде. Ей приходилось зарабатывать не только на себя, но и заботиться о маленькой сестре, так как год назад умерла мать.
— Боже мой, — всплеснула Даша руками, увидев корсет, — какая красота, даже в руки взять страшно.
— Так вот, Даша, прошу вас, продайте корсет, — повторил я свою просьбу. — Если я еще останусь в долгу у вас, то остальное постараюсь отдать через неделю.
— Как, продать его, продать такую прелесть, такую красоту! — ужаснулась Даша.
— Тогда, если он вам нравится, возьмите его себе и делайте с ним что хотите, но с деньгами за стирку, к сожалению, придется подождать.
Вся вспыхнув, Даша прижала корсет к груди и, счастливо улыбаясь, блестящими глазами смотрела на него. В этот момент она изумительно похорошела.
— Мне можно совсем-совсем взять его? — боясь поверить своему счастью, робко спросила она.
— Конечно, Даша, я ведь подарил его вам.
— Господи, какой вы добрый, Александр Иванович, как вам не жалко дарить такую красоту…
В этот момент я не пожалел, что денег из редакции не получил.
Примечания
«…3 февраля была свадьба моя с Мусей… Ангел напился до потери человеческого образа и сцепился с Анной Яковлевной Малкиной („Юный читатель“). Интересно тут у них, у обоих, сказалось взаимное раздражение и долго скрываемая ревность к Александре Аркадьевне, к влиянию на нее и на дела и т. д. Оба наговорили друг другу неприятностей, и Ангел закончил заявлением, что „он теперь в журнале монарх, так как Александра Аркадьевна при смерти“… Вместо того, чтобы уйти или переменить разговор, она (Малкина), несмотря на то, что ее предупреждали и удерживали, продолжала наскакивать на Ангела и подзуживать его… а потом хлопнулась в истерику и заставила всех за собой ухаживать целый час…» (ИРЛИ).
24. А. И. Куприн, подпоручик 46 пехотного Днепровского полка, в середине 1894 года вышел в запас (в чине поручика) и уехал в Звенигородку Киевской губернии к своей сестре 3. И. Нат.
франц. hasard parmi).
Вступительная статья |