Дорогой и милый Владимир Ефимович!
<...> А во мне, под добродушной внешностью, сидит холодный наблюдатель и скептик. <...>
Вот Вы говорите - роскошный живой город Париж. А я бы теперь охотно сидел в Ревеле или Гельсингфорсе. Да, Париж прекрасен, и - что здесь есть Лувр, с Венерой Милосской, Рафаэлем, Тицианом, Рембрандтом, Боттичелли, Леонардо да Винчи, есть музей Клюни с бытовыми пустячками, восходящими ко II столетию до Р. X., и т. д. Но это не наше. И, если нас прежде просили туда, - широко отворив двери, теперь смотрят: "Ох, русский! Не сделал бы какой-нибудь неприятности или неловкости. Да и вообще, зачем он тут!" Эмиграция - дерьмо. Писательская - собачье. Я уныл, беден и зол. Долго Вам не отвечал - марки не было. Но я еще во затаил бы дыхание и подох. <...>