Дорогой Владимир Ефимович!
Самое последнее, что я написал из беллетристики, был известный Вам "Однорукий Комендант". С того времени я только что и способен - изрыгать публицистическую блевотину, перемешанную с желчью, кровью, и бессильными не то слезами, не то соплями. Видели Вы когда-нибудь, как лошадь подымают на пароход, на конце парового крана, Лишенная земли, она висит и плывет в воздухе, бессильная, сразу потерявшая всю красоту, со сведенными ногами, с опущенной тонкой головой... Это я. <...>
Книги наши не идут. Я должен в мясную, зеленную, молочную, булочную, колониальную. Чудо, которое всегда приходило мне на помощь в жестоких случаях, впервые отвернулось от меня.
Я скулю? Простите - невольно. Я хотел только сказать, что именно потому я так настойчиво приставал к Вам с "Дон-Карлосом", что на нем я строил радужные мечты разжиться тысячью франков. Теперь, со времени Вашего извещения о прибытии Его Светлости в Ревель, прошло более недели. Ради Бога - как Вы его меня слабит при мысли, что он пропадет. Почта из Ревеля так неаккуратна. <...> Милый, успокойте меня. Я изнервничался как старая баба и поэтому написал кислое <...>
А. Куприн