Кулешов Ф.И.: Творческий путь А. И. Куприна. 1883—1907
Глава VII. Дома

Глава VII. Дома

1

К середине 30-х годов среди русских эмигрантов во Франции и других странах явственно обозначились сильные патриотические настроения в пользу Советского Союза. В особенности очевидным был этот перелом в кругах художественной интеллигенции, понявшей, наконец, что жизнь когда-то занесла ее не на ту сторону. У многих интеллигентов открылись глаза на великие достижения и успехи новой России во всех областях хозяйственной и культурной жизни народа.

Резко возрос международный авторитет нашей страны, возросла ее роль в политических судьбах Европы и всего мира. Все то огромное, чего уже на переломе 20—30-х годов добился Советский Союз, отрезвляюще действовало на умонастроения европейских политиков и русских эмигрантов, рождая в последних желание покаяться и вернуться в новую Россию. Можно назвать немало имен тех, кто в те годы возвратился из эмиграции. Достаточно сказать, что в 1932 году с эмиграцией порвал знаменитый композитор С. Прокофьев, в 1934 году из Харбина приехал писатель С. Скиталец — друг Горького и Куприна, в 1936 году вернулся художник И. Билибин, с которым Куприн так часто встречался в Париже.

Куприн, который, может быть, сильнее, чем другие эмигранты-писатели, неотступно думал о родине, уже в 1936 году стал хлопотать о получении советского паспорта. Ему помог художник И. Билибин, ходатайствовавший за него перед послом СССР во Франции В. П. Потемкиным. Весною 1937 года Куприн получил разрешение на въезд в Советский Союз и тотчас стал поспешно собираться в дорогу.

Сборы держались в тайне от белой эмиграции. Вот что рассказывает дочь писателя, К. А. Куприна, о последних днях и часах перед отъездом на родину:

«Александр Иванович находился в величайшем волнении. Он ходил по комнате и беспрестанно твердил: „Еду, еду, еду“. Задержка с отъездом на один день вызвала в нем бурю гнева. Он сказал матери: „Лиза, если мы завтра не уедем, я пойду пешком по шпалам!..“ <...> В полной тайне, никем не провожаемые, родители уехали на Северный вокзал. И вот отец сидит в вагоне, в стареньком, поношенном пальтишке, по лицу текут слезы.

— Куська,— говорит мне отец,— понимаешь, домой еду,— и улыбается невыразимо-счастливой улыбкой.— Домой!..»<1>.

Было это 29 мая 1937 года.

2

Через два дня — 31 мая 1937 года — Куприн был уже дома, на родине, с которой, как он выразился, у него была «не вражда, а семейная ссора». Москва встретила его дружески-гостеприимно и заботливо. Всюду он видел приветливые улыбки, человеческое тепло, открытую, искреннюю радость встречи с ним. Совсем незнакомые ему люди здоровались и приветствовали его на улице, ему писали те, кого он раньше совершенно не знал — писали «с такой сердечностью и теплотой, точно мы давнишние друзья, дружба с которыми была прервана, но сейчас возобновилась»<2>. И это выражение самых добрых человеческих чувств к нему, так долго жившему одиноко и неуютно вдали от родины, это внимание, это участие в его судьбе, о которых еще вчера он не смел и мечтать, до слез трогало Куприна, заставляло испытать счастливейшие минуты в своей жизни. «Я бесконечно счастлив. <...> Не могу прийти в себя от радости» — эти слова он произнес по возвращении в Москву и потом часто их повторял.

Они были глубоко и скренни. Куприн на время поселился в столице, а осенью 1937 года переехал на подмосковную дачу в Голицыне. Он был окружен всеми удобствами, о его здоровье заботились врачи. В октябре Куприн сообщил в печати характерный эпизод. Как-то в сквере к нему подошли красноармейцы и дружески заговорили с ним: «... красноармейцы забросали меня вопросами: хорошо ли я устроен, доволен ли я приемом в Москве? Я рассказал им, как нас хорошо устроили, и красноармейцы тогда удовлетворенно и с гордостью заключили: „Ну, вот видите, какая у нас страна!“»<3>.

Все это было для него непривычно-ново и радостно. Он видел: переменились люди, другим стал народ, обновился весь уклад жизни в стране, которую он некогда знал совсем иною. И ему хотелось поскорее войти в ритм новой жизни, работать, писать, что-то делать практически для народа.

Этими намерениями Куприн делился с женою еще до возвращения домой. Как подтверждала Е. М. Куприна в неопубликованном письме от 15 июня 1938 года, «ехал Александр Иванович на родину с единственным желанием быть полезным своей стране и счастливому раскрепощенному народу»<4>. По приезде в Москву Куприн заявил: «Я преисполнен горячего желания дать стране новые книги, войти с ними в круг писательской семьи Советского Союза»<5>

году. В декабре того же года Куприн переехал в Ленинград. На лето 1938 года он поселился в Гатчине.

Двигаться и работать становилось все труднее. В июле наступило резкое ухудшение здоровья. Приостановить болезнь было уже невозможно. Куприн долго сопротивлялся смерти. «Я не хочу умирать — жить мне хочется...» — произнес он незадолго до кончины<6>

25 августа 1938 года Куприн умер. В свидетельстве за № 2305, выданном бюро ЗАГС Петроградского района г. Ленинграда, записано: «Возраст, причина смерти: 68 лет, рак пищевода» .

3

Пришло время подвести некоторые итоги. Литературная судьба Куприна подтверждает мудрость древнего афоризма: «Жизнь коротка, искусство вечно». Смерть подвела последнюю черту под физическим бытием писателя, но она не властна над творениями его ума и таланта, ибо — как говорил Чернышевский — «если слово писателя воодушевлено идеею правды, стремлением к благотворному действию на умственную жизнь общества, это слово заключает в себе семена жизни, оно никогда не будет мертво»<7>.

Художественное слово Куприна было именно таким. На протяжении четырех с лишним десятилетий он своими лучшими произведениями энергично откликался на запросы и требования времени, воздействуя — как художник и как публицист — «на умственную жизнь общества». Ему было присуще обостренное чувство времени, в своем творчестве он был современен, потому что являлся большим художником, а настоящий художник не может быть не современен: ведь только «одной посредственности предоставлено право независимости от духа времени»

Конечно, его философские и политические взгляды, как они отразились в художественной практике писателя, его понимание общественной жизни, революционного движения и социальной борьбы носили на себе отпечаток исторической ограниченности; он порою впадал в противоречие с эпохой и с самим собою. Все это так. Но Куприн как художник никогда не был пассивным созерцателем в борьбе народных масс за свободу. Он был чуток к народу, отзывчив на его страдания, восприимчив к проявлениям народного недовольства настоящим. Его произведения отражали чаяния и надежды демократической России, стремление народа сбросить с себя ярмо эксплуатации, освободиться от векового гнета и произвола властей. Великолепно зная, сколь ненавистен народу режим насилия, Куприн страстно протестовал против реакции, погромов, казней и виселиц, против унижения человека и подавления прав человеческой личности. Тем самым он укреплял народную ненависть к самодержавию, к буржуазному строю, к миру социального неравенства.

«общественной лжи и фальши», к мещанскому эгоизму, обывательщине, пошлости, лицемерию, к несправедливости и неправде, в чем бы они ни выражались. Он был честный писатель-демократ, а честный писатель, по словам Горького, «всегда... враг тех, кто защищает и оправдывает жадность и зависть, эти основные устои современной общественной организации»<8>.

Социальные симпатии и антипатии Куприна очевидны, их искренность не вызывает сомнений. Враг общества, основанного на эксплуатации большинства меньшинством, обличитель всего жестокого, темного и циничного, что порождает мир собственников, Куприн внушал своими книгами чувства уважения и любви к жертвам насилия. Положительные герои его книг, не всегда наделенные мужеством и бесстрашием борцов, каких любили рисовать пролетарские писатели и, в частности, Горький, всегда обладают высоким нравственным достоинством, которое толкает их на поиски социальной справедливости и правды жизни. Как личности слабые, часто безвольные и нерешительные, герои Куприна искренне и глубоко сочувствуют освободительной борьбе народных масс, живут в твердом убеждении, что человек рожден для свободы и счастья, для героического подвига и разумного, разневоленного труда, для красивой, великой любви, для всех радостей свободной жизни на земле. Своими образами писатель провозглашал вдохновенные гимны человеку, уму человеческому, величию созданного руками людей.

Гуманистическая вера в человека и человечество, вера в народ и любовь к родной земле являются источником социального оптимизма Куприна. Все его творчество есть восторженная поэтизация земной жизни, которая сама по себе прекрасна и вечна и которая станет еще радостнее и краше, когда в обществе исчезнет зло. Он порою заблуждался в своих представлениях о социальном строе завтрашнего дня, но он верил в светлое грядущее, жаждал его, звал к нему современников, жил мечтой и надеждой. Чуждый какого бы то ни было уныния, враг пессимизма, Куприн был полон веры в торжество светлых начал жизни, верил в то, что рано или поздно на его родине утвердится «прекрасная новая жизнь, полная веселого труда, уважения к человеку, взаимного доверия, красоты и добра».

Демократические и гуманистические идеалы Куприна были и остаются дороги народным массам. В сущности, идейные искания Куприна и его героев тесно были связаны с людскими стремлениями и идеалами. Общая тенденция его творчества совпадала с исторической практикой народов дореволюционной России, с их интересами и чаяниями. Конечно, рассматривая сегодня творчество Куприна в исторической ретроспективе, мы отчетливо видим, в чем он порою ошибался и отступал от принципов идейности и народности. Но несомненно, что лучшее из того, что было им создано, глубоко народно по духу.

требовательным художником, слово которого было «воодушевлено идеею правды» — исторической, бытовой, психологической. Сюжеты его книг правдивы, они выверены богатым опытом писателя и самой жизнью, и они столь же напряженны, драматичны, как сама жизнь человека. Объективный, реальный, зримый мир — вот что было главной опорой его реалистического творчества.

Объект художественного изображения всегда исследовался им досконально: он до мельчайших подробностей знал все, что связано с бытом, работой, переживаниями, мыслями изображаемого лица. От того-то все его произведения, за немногим исключением, поражают подлинностью и глубокой жизненностью чувств, испытываемых героем, покоряют правдивостью, точностью, достоверностью описаний человека и природы. Заключенные во многих его рассказах, легендах и сказках символика, моральная или философская аллегория являлись одним из средств художественного обобщения явлений, фактов, черт реальной действительности его времени.

Книги Куприна словно послушно приняли на свои страницы огромное разнообразие человеческих характеров и богатство эмоций, пестроту и яркость красок в природе, малейшие оттенки звуков и тончайшиез апахи.

Куприн-художник отличался тонкой наблюдательностью, необыкновенной зоркостью видения, и все то, что попадало в поле его зрения и что он переносил на страницы своих книг, отличалось почти осязаемой изобразительностью. Его слово было метким, красивым, точным и музыкальным, его фраза естественна, свободна и богата живыми разговорными интонациями. Недаром же Горький находил в даровании Куприна «что-то поистине обворожительно женское».

Красивое, проникновенно-теплое поэтическое слово Куприна было лирическим и негодующим, сердечным и насмешливо-ироническим, и всегда оно было непритворно искренним; оно — если воспользоваться здесь выражением самого писателя — облекало в сжатые формы человеческий «гнев, и скорбь, и смех, и задумчивую печаль, и глубокую нежность, и своеобразное, какое-то интимное, безыскусственное, языческое понимание чудес природы: детей, зверей, цветов»<9>. Такой тонкий ценитель словесного искусства, как Корней Чуковский, пишет о языке Куприна: «Его собственная речь была прекрасна. Недаром он учился искусству у Чехова. Радуешься и его свежим, полновесным эпитетам, и его классически простому, прозрачному синтаксису, и его чистому, простодушному голосу, не знающему (в лучших рассказах) ни натуги, ни срывов, ни фальши. У каждого из его лучших рассказов крепкая, прочная, добротная словесная ткань»<10>.

Художественные произведения Куприна щедро обогащают человека интеллектуальным и нравственным опытом, дают огромную эстетическую радость и наслаждение. «Мы должны быть благодарны Куприну за все,— писал К. Паустовский,— за его глубокую человечность, за его тончайший талант, за любовь к своей стране, за непоколебимую веру в счастье своего народа и, наконец, за никогда не умиравшую в нем способность загораться от самого незначительного соприкосновения с поэзией и свободно и легко писать об этом».

Советский народ берет из литературного наследия этого выдающегося демократического художника-гуманиста все ценное, нетленное, общечеловеческое.

<1> Лесс А. Рядом с Куприным — Дон, 1958 — № 5 — Стр. 181.

<2> А. И. Куприн о литературе — Стр. 402.

<3> Там же — Стр. 399.

<4> Письмо Е. М. Куприной хранится в архиве ИРЛИ.

<5> — 1937 — 5 июня — № 30.

<6> Записи последних высказывании писателя, сделанные рукою Е. М. Куприной, хранятся в архиве ИРЛИ.

<7> Чернышевский Н. Г. Полное собрание сочинений: В 15 томах — Москва, 1947 — том 3 — Стр. 9.

<8> Горький М. Собрание сочинений: В 30 томах — том 23 — Стр. 409.

<9> — Москва, 1917 — том 9 — Стр. 134.

<10> — Москва.

Раздел сайта: