Об авторе и об этой книге
Ксения Куприна, дочь замечательного русского писателя, рассказала о том, что она знает и помнит о своем отце.
Нет нужды повторять, как любимо в нашей стране творчество Александра Ивановича Куприна, как популярны его произведения «Молох», «Олеся», «В цирке», «Поединок», «Гранатовый браслет», «Листригоны», «Гамбринус», «Юнкера», «Жанета». Можно с уверенностью сказать о том, что Куприн-писатель получил в нашей стране воистину всенародное признание.
Богатая событиями жизнь Куприна, его многообразное творчество, его драматическая биография - все это составляет чрезвычайно сложную картину. Удивительная и трагическая судьба. Раннее сиротство (отец, мелкий чиновник, умер, когда мальчику был год); непрерывное семнадцатилетнее затворничество во всякого рода казенных заведениях (сиротский дом, военная гимназия, кадетский корпус, юнкерское училище); затем - после нескольких лет унылой военной службы в провинции - выход в отставку, полуголодное существование человека без профессии («Был землемером. В Полесье выступал предсказателем. Артистом в городе Сумы - изображал больше лакеев и рабов. А потом с балаклавскими рыбаками связался, славные были ребята! Кирпичи на козе таскал, арбузы в Киеве грузил. Был псаломщиком, махорку сажал, в Москве продавал замечательное изобретение - „Пудер-клозет инженера Тимаховича“. Преподавал в училище для слепых. А когда меня оттуда выгнали - пошел на рельсовый завод…» - вспоминал сам писатель); первые литературные удачи; стремительный взлет: слава, деньги, кутежи, безудержная трата сил, и - в эмиграции, в далеком Париже, - быстрое физическое угасание, жестокая нужда; наконец - осуществившаяся мечта вернуться на родину…
не критик. Ей, понятно, не под силу во всей полноте воссоздать яркую и противоречивую фигуру знаменитого писателя. Впрочем, на это не могли претендовать и предшественники, в частности, первая жена Куприна - Мария Карловна Куприна-Иорданская, автор воспоминаний «Годы молодости» (вышедших в 1960 году в издательстве «Советский писатель», затем, в расширенном и дополненном виде, опубликованных в 1966 году «Художественной литературой» в серии литературных мемуаров).
Задача, стоящая перед Ксенией Куприной, осложнялась к тому же целым рядом дополнительных трудностей.
Автор книги «Куприн - мой отец» описывает, естественно, прежде всего то, что сама увидела, запомнила, пережила. Если годы молодости М. К. Куприной-Иорданской совпали с расцветом писательского таланта Куприна, если она была близким свидетелем его дружеских отношений с Чеховым, Горьким, Буниным, если с ней он делился своим святая святых - замыслами новых произведений, и она, сама близкий друг, жена, издательница видного литературно-художественного журнала «Современный мир» («Мир божий»), наблюдала вблизи, как воплощались эти замыслы в действительности, то совсем иной запас впечатлений и возможность осмыслить увиденное судьба отвела Ксении Куприной.
Она родилась в 1908 году, когда купринская слава была в зените, но как личность сложилась уже там, в эмиграции, и только через толщу позднейших наслоений, порой - предрассудков могла вспомнить события, совпавшие со временем своего детства. По собственным впечатлениям Ксения Александровна, понятно, воссоздает лишь факты позднейшие: пору первой мировой войны, революции, исхода за рубеж и - особенно - эпоху эмиграции. Но и эти впечатления не были и не могли быть в такой степени зрелыми, чтобы по ним воссоздалась объективная и цельная картина противоречивой, полной драматических поворотов жизни Куприна.
Именно этим объясняется неполнота и даже некоторая наивность у автора книги «Куприн - мой отец» в трактовке ряда идейных заблуждений писателя. Это проявляется, в частности, в том, что Ксения Александровна выделяет в Куприне прежде всего проявление «стихийности», несколько односторонне объясняет общественное поведение своего отца в пору, когда решались судьбы русской интеллигенции. Конечно, Куприн никогда не был политическим мыслителем, и ему, художнику, были в высшей степени присущи и стихийность души, и инстинкт здорового реалистического дарования, и особое жизнерадостное здоровье. Но как бы ни был силен стихийный, интуитивный элемент в мироощущении Куприна, каким бы политическим простодушием он ни страдал, он много и глубоко размышлял о жизни, о событиях в стране, принимал в разное время ту или иную сторону в кризисные, революционные периоды. Вспомним хотя бы его гражданственную позицию во время первой русской революции, его страстный отклик на расправу царского правительства с матросами восставшего «Очакова» (статья «События в Севастополе») и даже прямое участие в судьбах спасшихся революционеров (что нашло отражение в позднейшем рассказе «Гусеница»).
число норм и традиций консервативных, обветшавших. Это проявилось особенно ярко и в начале первой мировой войны, когда Куприн (в числе очень многих других русских литераторов) поддался казенно-патриотическому поветрию, и в пору Великой Октябрьской революции, конечные цели которой он приветствовал, но считал, что она произошла не вовремя, слишком рано, пала на неподготовленную почву; в те дни он выдвинул идею создания «беспартийной» газеты для крестьян - «Земля».
Неудачу с этой газетой Ксения Александровна склонна объяснять результатом козней отдельных лиц, извративших смысл и суть ее программы, досадными случайностями и недоразумениями. На самом деле идея беспартийной газеты, да еще газеты для основной массы русского народа, в те раскаленные дни была анахронизмом, политической наивностью. Субъективно ценная, несущая в себе много доброго программа, составленная для этой газеты Куприным, лишь свидетельствовала о его действительно большой политической наивности, непонимании событий, происходящих в стране.
В пору революции Ксении Куприной было всего девять лет, за рубежом она оказалась в двенадцатилетнем возрасте, когда впечатления о покинутой России еще не оформились в убеждение. С этим связано еще одно немаловажное обстоятельство.
Сформировавшись как личность в зарубежье, она, оказавшись в чужеязычной, инородной стихии, куда легче и менее болезненно, чем «старшие», стала врастать в новую среду. Я говорю только о психологической способности «вживания»: сама дорога к успеху, известности, относительной обеспеченности была для нее стократ труднее, чем для ее сверстниц-француженок, у которых в паспорте не стояло страшное слово «apatride» («без родины»). Авторитет отца, столь значительный в России, тут ничего не стоил: знаменитого на родине писателя парижане воспринимали в лучшем случае как чудака, чурающегося европейской культуры и непонятного благополучному французскому обывателю. Теперь линии жизни отца и дочери неизбежно разошлись: он доживал свои годы, полузабытый читателем, она искала себя - на подмостках Дома моделей, на экране кино, на театральной сцене.
Путь к «синема», к тому, чтобы засверкать пусть небольшой, но голливудской звездочкой, для Ксении Куприной - «М-lle Kouprine» - был изнурительно тяжел, отнимал все помыслы и силы, оставляя мало внимания для бедных и больных «стариков». Только на перроне парижского Северного вокзала 29 мая 1937 года, провожая родителей, возвращающихся в Москву, в новую Россию, она почувствовала резкий укол совести, ощутив, что больше никогда не увидит их. Но это было чувство дочери к старому и больному отцу. Находясь во Франции, в Германии, в США и снова во Франции, молодая красивая киноактриса, добившаяся признания тяжелым трудом и напряжением всех сил, очевидно, с неизбежностью недооценивала значение Куприна как крупного писателя, которым зачитывались там, в России. Следствием этого было то, что, даже живя вместе с родителями, Ксения Александровна не задумывалась над тем, что ей когда-либо придется обращаться к своей памяти для написания мемуаров.
эмиграции, когда Куприн активно выступал в русской зарубежной печати как публицист, враждебный всему, что происходит в Советской стране, и беглость в характеристике позднейшего купринского творчества. Разумеется, для Куприна это была явная пора спада, резкого сужения социальной проблематики, хотя и тогда он пишет немало заметных произведений - и в их числе роман «Юнкера», воскрешающий давние годы военной молодости и жизнь старой Москвы, «Колесо времени» и «Жанету», множество рассказов, продолжающих прежнюю тематику: кулисы цирка, рыбаки Балаклавы, спортсмены и летчики, - но продолжающих в измельченном виде. Оторванность от горячо, страстно любимой родины, России, жизнь на чужбине больно и резко отразились на его творческом даре. Он и сам прекрасно осознавал это, не раз говорил по разным поводам, возвращаясь к одной и той же, но самой больной мысли: «Писал в Париже Тургенев. Мог писать вне России. Но был он вполне европейский человек, и было у него душевное спокойствие. Горький и Бунин писали на Капри прекрасные рассказы. Бунин там написал свою „Деревню“. Но ведь у них было тогда чувство, что где-то, далеко, у них есть свой дом, куда можно вернуться, припасть к родной земле, набраться от нее сил… А ведь сейчас у нас чувства этого нет и быть не может: „скрылись мы от дождя огненного, жизнь свою спасая“.»
с Чеховым, Горьким, Буниным, Шаляпиным, дружа с тонким и глубоким критиком Батюшковым, приятельски встречаясь со множеством русских самородков - летчиком Уточкиным, борцами Поддубным и Заикиным, цирковыми артистами Дуровым и Жакомино, - Куприн живет в эмиграция тихо и скромно, «на отшибе», не принимая новой жизни и утратив возможность жизни прежней. Только вывезенный из России фотографический портрет Л. Н. Толстого с дарственной надписью напоминает теперь Куприну о том незабвенном времени, когда Чехов или Репин передавали ему восторженные отзывы великого писателя о рассказах «В цирке», «Ночная смена», «Allez!» или повести «Поединок».
Если в середине 1910-х годов, как вспоминал Бунин, «издателя газет, журналов и сборников на лихачах гонялись за ним… и униженно умоляли взять тысячу, две тысячи рублей авансом за одно только обещание не забыть их при случае своей милостью…», то в эмиграции неблагополучие и бедность очень скоро перешли в окаянную нищету, такую, что даже драгоценный Куприну рисунок, присланный Репиным, пришлось отдать в чужие руки, чтобы добыть необходимые деньги для лечения дочери. Теперь тщетные попытки заинтересовать зарубежных издателей и кинорежиссеров завершаются тем, что писатель замыкается в себе, отходит не только от общественной, но даже и литературной жизни. «Бедность Куприна, - вспоминал близко знавший его Н. Рощин, - не была, конечно, „мансардной“. Устраивались вечера для Куприна, собирались деньги между обеспеченными его поклонниками. Но при совершенной беспомощности Александра Ивановича, при полной неопытности в практических делах его жены, добрейшей Елизаветы Морицовны, неизменно опекавшей двух-трех калек или неудачников, при том, что семью заедали долги, подчас совершенно нелепые, а с другой стороны - в купринском доме немыслим был отказ в деньгах даже человеку с улицы, если был в наличности хоть грош, - при всем этом ясно было, что как-то по-другому надо организовать жизнь этих людей - детей. И, право, когда, войдя в дом, я чувствовал смущение, когда затем выяснилось, что на всю семью знаменитейшего русского человека есть в доме два помидора и кусок вчерашнего хлеба, - право, делалось мне оскорбительным наше „равенство в подвиге“.» Эта драматическая, трагическая страница жизни Куприна, его бедный эмигрантский быт, его мыкания, кстати, показаны в воспоминаниях Ксении Александровны наиболее ярко и убедительно.
Ксения Куприна написала книгу, в которой - при всем том критическом, что было высказано выше, - отображены жизненно достоверно черты человека и художника, глубоко любимого в нашей Советской стране, писателя, творчество которого является нашим неотъемлемым национальным достоянием. Со страниц воспоминаний возникает живой Куприн, с теми психологическими и бытовыми подробностями, которые знает и помнит только его дочь. А кроме того - что немаловажно, - в книге собран большой и многообразный документальный материал, подкрепляющий личные воспоминания и добавляющий новые, интересные штрихи к характеристике Куприна-человека и Куприна-писателя. Это трогательные и нежные, исполненные целомудренной поэзии письма Куприна-отца к дочери, это переписка с женой Елизаветой Морицовной (образ которой, отметим, в книге выписан с особой, пронзительной любовью), с И. Е. Репиным, И. А. Буниным, И. С. Шмелевым, Сашей Черным и другими друзьями и знакомыми писателя. Эти и прочие документы, малодоступные и неизвестные вовсе - письма, архивные материалы, - ненавязчиво и искусно вкраплены в повествование, обогащающее наше представление о Куприне и его литературном окружении (отмечу выпуклость в обрисовке такой фигуры, как поэт К. Д. Бальмонт). Читателю, знающему и любящему купринское творчество, будут, безусловно, интересны и страницы, рассказывающие о «гатчинском» периоде жизни писателя, и о его дружбе с добрым гигантом, русским борцом Заикиным, и об обстоятельствах возвращения Куприна на родину, в новую, Советскую Россию, и, наконец, о том, что составляло сердцевину, глубинную сущность характера Куприна, беззаветную его любовь к родной земле.
Усилиями многих людей - специалистов-литературоведов, критиков, мемуаристов - создавался и создается портрет замечательного русского художника, продолжателя лучших классических, реалистических традиций в нашей литературе, верного и блестящего ученика Л. Н. Толстого - Александра Ивановича Куприна.
«живого Куприна» по воспоминаниям Н. Д. Телешова, К. И. Чуковского, М. К. Куприной-Иорданской, Н. К. Вержбицкого, Е. М. Аспиза и многих других. Свои неповторимые штрихи добавляет к этому портрету интереснейшая книга Ксении Александровны Куприной «Куприн - мой отец».